– Слушай, Лёха, – нарушил молчание Сергей, – а давай сейчас ко мне. Дома никого, сделаем ведро салата и съедим его с черным хлебом. Нет, ты только прикинь: ведро салата, тёплый хлеб и больше ничего. Кстати, в погребе квас холодный. Что скажешь?
– Звучит заманчиво, – сглотнул набежавшую слюну Лёха, – предложение принято, брат, погнали, только быстро, а то я не выдержу.
На огороде с кустов спешно нарвали помидор, на грядках лука, огурцов, петрушки, укропа, чеснока, перца. Всё это помыли под краном во дворе и сели резать. Второпях резали крупно. Сок капал на руки, колени, брызгал на живот. Наконец Сергей перемешал оглушающе пахнущую массу, посолил и полил ароматным подсолнечным маслом. Салат был готов. Они ели его молча, закрыв глаза от наслаждения. Затем выпили сок, скопившийся на дне своих мисок, и отвалились в состоянии крайнего блаженства.
– Вот оно, Серёга, счастье! Ты прикинь, как мало для этого нужно человеку: свобода, лето и такой вот салат. Господи, как просто, оказывается, устроен этот мир! Представь, и кто-то ещё смеет называть его несовершенным.
Сергей рассмеялся, глядя на довольную физиономию друга:
– Согласен, брат, наш мир устроен довольно просто, хотя его несовершенства, к сожалению, ещё никто не отменял.
– Слушай, а что ты думаешь, мы на самом деле встретимся лет через десять с нашими пацанами и нам будет так хорошо, как говорил Валет?
Сергей ответил не сразу:
– Мне трудно ответить на твой вопрос. Десять лет это большой срок для такого прогноза. Но что-то подсказывает мне, брат Лёха, что жизнь может серьёзно развести нас в разные стороны по интересам. И тогда мы вряд ли встретимся через десять лет, а если и встретимся, то совсем не так, как сейчас. И, скорее всего, это будет грустная встреча. Мне кажется, у нас просто не найдётся нужного количества взаимных точек соприкосновения. Проще говоря, не будет о чём говорить, кроме воспоминаний о давно уже к тому времени ушедшей юности, понимаешь? Но это так, предположения. На уровне интуиции, не серьёзно…
Лёха пристально смотрел на него, без улыбки и привычного в их компании паясничанья.
– Что, думаешь, эта жизнь и нас с тобой так же разведёт, как ты говоришь, по интересам?
– Ну, не всё так мрачно, брат. Ты учти, нам с тобой ещё учиться вместе пять лет в одном универе, а это очень много. Это так много почти взрослой жизни, что я даже не знаю, что тебе сказать. Кто знает, что она готовит нам, эта жизнь, и кем мы станем через пять лет. При этом я почему-то верю, что нас с тобой судьба связала надолго, но это опять всё та же интуиция.
– Чё ты всё «интуиция, интуиция»! Что это за хрень такая, эта твоя «интуиция»?
– Это, брат, не хрень. Это неоценимое качество нашего сознания, как пишут в умных книгах. Если коротко, то это некоторое концентрированное знание, чаще всего основанное на бессознательном анализе большого количества информации, кусочки которой, на первый взгляд, не связаны между собой. Со временем количество этой информации увеличивается. Мозг обрабатывает её каким-то сложным образом, количество информации внезапно переходит в новое качество, и тогда в сознании человека рождаются выводы, иногда верные, иногда неожиданные, а порой и вовсе неправильные. В любом случае то, на основании чего мы делаем эти выводы, и называется интуицией.
– Спасибо вам, Сергей Александрович, сразу всё стало ясно и даже как-то полегчало. Ладно, не будем заморачиваться, я никогда не любил философию с психологией, но, в принципе, с тобой согласен: жизнь сама всё отрегулирует, хотя и не хочется думать, что мы в ней просто мелкие винтики.
– А кто тебе сказал, что мы с тобой просто винтики в механизме жизни? С чего ты взял? Нет, брат, мы с тобой конкретно два умных, сильных и даже где-то опасных пацана. Нас с тобой нельзя обидеть просто так: мы ведь и рассердиться можем. У нас много общего, мы хорошо дополняем друг друга, по крайней мере, мне так кажется, Нет, Лёха, я чувствую, впрочем, нет, я уверен, что нас судьба по каким-то причинам повязала надолго, и вместе мы добьёмся многого в этой жизни.
– Вот это другой разговор, и никакой тебе интуиции. Дай руку, брат.
Они крепко пожали друг другу руки, ощущая что-то непривычно тёплое в груди, там, где бьётся сердце. Шутить не хотелось. Оба инстинктивно поняли, что сейчас произошло что-то серьёзное, о чём не стоит говорить. Это нужно было просто запомнить.
Вечером того же дня Сергей пошёл повидаться с Ройзманом. Старый хирург как всегда был на месте. С неизменной папиросой в руке он сидел у себя в кабинете, просматривая какую-то газету. Сергей, постучав, вошёл в прокуренную комнату:
– Здравствуйте, Исаак Маркович, вы помните моё обещание?
– Здравствуйте, молодой человек, – грассируя, ответил тот, – да, я что-то припоминаю насчёт поспешного обещания искоренить зло в этом городе. И что, вам таки удалось это сделать?
– Да, я думаю, что в городе теперь всё будет иначе. Я не думаю, что зло можно искоренить навсегда, но, по крайней мере, довольно долго здесь будет спокойно. И, прошу вас, не спрашивайте меня о подробностях.
Ройзман некоторое время молча смотрел на стоящего перед ним парня, затем загасил папиросу и поднялся из-за стола. Он подошёл к Сергею и протянул ему руку:
– Пожмите руку старому еврею, молодой человек, поверьте мне, я воевал и многое видел, но то, что происходило в этом городе, это было хуже, чем война. Там хоть ясно было кто враг, а что они делят здесь, вы мне скажите? Что они делят, эти убогие люди?
– Я не знаю, Исаак Маркович, это не ко мне вопрос, я ведь всего лишь школьник, который собирается навсегда уехать из этого города и поступить в университет.