Дверь в Зазеркалье. Книга 1 - Страница 52

Сергей остановился около зарослей бузины и, подчиняясь интуиции, привёл себя в состояние боевого транса. Внешне ничего не изменилось. Также безмолвно стояли вокруг дома за высокими заборами. Так же шумел ветер, и раскачивались под его напором деревья. Но вскоре звуки стали глуше и как бы слегка рассеялась тьма. Сергею отчётливо стала видна улица, уходящая вдаль. Он просто знал, как будто так было всегда, что идущие от него красноватые, едва видимые линии сгустившегося воздуха, похожие на тонкие струи тумана, показывают, где и за каким забором чутким сном спят свирепые псы. Благодаря ним, он был уверен, что на соседней улице, на скамейке, скрытой в тени деревьев, обнявшись, целуются парень с девушкой. И кроме мирно спящих псов да этих двоих, занятых исключительно собой, ничто живое не нарушало движение эфира.

Придерживаясь тени, Сергей пошёл по улице, свернул в первый поворот направо и начал движение вглубь Зарубежного. Погода явно не способствовала пешим прогулкам. Улицы были пустынны, и только уже дойдя до окраины, за которой начинались совхозные поля, он услышал голоса. Красноватые извилистые нити медленно перемещались вслед за невидимыми фигурами. Сергей замер, слившись с тенью забора. Вдоль улицы шли трое и, громко смеясь, о чём-то говорили. Пропустив группу мимо себя, Сергей опустил чулок на лицо и приготовил нунчаку. Выбрав момент, он бесшумной тенью скользнул к идущим и нанёс резкий удар по средней фигуре. Затем, не останавливая движение, поочерёдно вырубил остальных и снова также безмолвно ускользнул в тень. Всё заняло несколько секунд.

Уже на пути домой Сергей не в первый раз попытался отыскать в душе угрызения совести. Манах, его команда, эти пацаны – все они были наказаны довольно жестоко, особенно Манах. Почему же тогда не гложет его жалость или что-то сродни ей? И каждый раз в памяти всплывал избитый Дёра, старательно придерживавшийся нейтралитета в уличных разборках. Тогда исчезали колебания: на войне как на войне. Воин не должен иметь сомнений в правильности применяемых им методов. Или ты их, или они тебя: другого не дано. Заснул Сергей быстро и спал глубоким сном человека, не имеющего пятен на своей совести.

...

14. Провинция: первые потери и Философ

Жестокость – это социально-психологический феномен, выражающийся в получении удовольствия от осознанного причинения страданий живому существу неприемлемым в данной культуре способом.

Википедия

В последние дни Сергея преследовало навязчивое предчувствие того, что вскоре должно произойти что-то из ряда вон выходящее, что-то нехорошее. Он тщательно анализировал всё происходящее вокруг, выслушивал мать, приносящую новости с базара, пацанов в школе и на тренировках. Бродя в одиночестве ночными улочками в поисках рубежанских парней, прислушивался к звукам, словно они могли принести ему недостающую информацию, но всё было тщетно: неясная угроза оставалась, а её источник упорно не обнаруживался. Улицы города с наступлением темноты были пустынны. Слухи о черных призраках заставляли всех пораньше закрывать ставни на окнах и запирать ворота. Правда, нужно отдать должное, работы у старого Ройзмана и у ментов существенно поубавилось, а днём в городе и вовсе было спокойно.

Утром, вернувшись с рынка, мать была необычно встревожена:

– Серёженька, ты не слышал, ночью кого-то из молодых ребят порезали, говорят насмерть.

Сергей почувствовал, как у него замерло сердце:

– А кого, ты не знаешь?

– Говорят, сына Кузьминой и ещё кого-то.

Сергей понял, что предчувствие его не обмануло: вот оно, то худшее, что могло случиться. Он обзвонил всех и велел собраться на базе, а сам поехал к Ройзману. Старый хирург в одиночестве курил папиросу, бездумно глядя в окно. Увидев Сергея, он поздоровался и снова уставился в окно, словно там были ответы на все его накопившиеся за долгую жизнь вопросы.

– Исаак Маркович, – хрипло спросил Сергей, – говорят, сегодняшней ночью кто-то пострадал?

– Да, – медленно, словно у него во рту были камни, выговорил хирург, – пострадали двое молодых людей, совсем ещё мальчики. Они умерли, и я ничего не мог сделать.

– От чего они умерли, Исаак Маркович?

– Глубокие резаные раны, скорее всего, бритвой. Да, я думаю, что это была опасная бритва, сейчас такими уже не пользуются, но у кого-то она видимо сохранилась. Мальчики истекли кровью, их не успели привезти ко мне. Если это интересно, их фамилии Кузьмин и Пуриков.

Он повернулся к Сергею:

– А ведь вы, молодой человек, обещали мне, что такого больше не будет. Как же так, я ведь вам поверил тогда.

Сергей молчал, чувствуя ком в горле и слёзы, подступающие к глазам. Он глубоко вздохнул и медленно выдохнул, стирая этим действием как губкой бурлящие внутри эмоции:

– Простите, Исаак Маркович, просто болезнь оказалась заразнее, чем я предполагал.

В ординаторской повисла тишина. Ройзман сел за стол, бесцельно повертел в руках карандаш и вдруг повернулся к Сергею:

– Вы найдёте того, кто это сделал?

– Да, – неожиданно для себя жёстко ответил Сергей, – я найду его.

Хирург молча смотрел на него. Увеличенные стёклами очков, его большие карие глаза были пусты.

– Судя по ранам, это был один человек. И он не должен жить. Знаете почему? Раны, нанесённые мальчишкам, были избыточными и продуманными. Я это точно знаю, поскольку почти пять лет был военным хирургом. Такое впечатление, словно он старался продлить их агонию. Они умирали довольно долго, и ещё я думаю, что всё это время он смотрел на них.