Дверь в Зазеркалье. Книга 1 - Страница 27

Размышления на досуге

Продукт советской эпохи, мы мало знаем о наших предках. В лучшем случае наша память хранит воспоминания о своих родителях, родителях наших родителей и ближайших родственниках. Со стороны отца у меня таких близких родственников не было. Кто-то погиб или пропал без вести во время Великой войны, кого-то унесли болезни. Зато со стороны матери их было довольно много. Кроме нашей мамы, которая была младшей в своей семье, имелось ещё три брата и сестра.

Старший брат – Степан – жил в Донецке. Этот высокий, необыкновенно сильный красавец мужик, вне всякого сомнения, родился под своей счастливой звездой. Эту красноватого цвета звезду на ночном небе древние греки называли Марс, в честь бога войны. Воевать он начал ещё с финнами, а закончил на Дальнем Востоке. Всё это время прослужил в полковой разведке и вернулся домой полным кавалером ордена Славы. Специализировался Степан на диверсиях и взятии языков. В группах и в одиночку он выполнял сложнейшие задания и при этом не только остался жив, но, оставив на полях сражений десятки своих товарищей, сам не получил ни единой царапины.

Любимой его игрушкой был нож какой-то необыкновенно хищной формы, добытый у первого же пленённого им вражеского офицера ещё в самом начале финской кампании. Лезвие ножа было изготовлено из светлой, чуть голубоватой стали и украшено сложными значками-рунами. Деревянную, удобно сидящую в руке рукоятку густо покрывали насечки по числу убитых Степаном врагов. Нож после войны он привёз домой, и, выпив грамм двести водки, показывал восхищённому племяннику с какой точность он мог метнуть его из любого положения в сколь угодно малую и удаленную цель.

Жил дядя Степан в одном из самых бандитских райончиков города, где пользовался бесконечным уважением у местной братвы. Волки словно чуяли своего.

Трезвым, впрочем, как и пьяным, его практически никто не видел. Рождённый под знаком Марса исключительно для целей войны, он за всю свою жизнь так и не смог вписаться в мирную колею. Умер Степан довольно рано. Умер не от болезней и не от водки. Его просто сожгла непонятная окружающим, безысходная тоска. Степан лишь на несколько месяцев пережил своего отца, а любимый нож, куда, казалось, медленно, по каплям, перетекала его душа, старый солдат, не имея своих детей, подарил мне незадолго до смерти.

Сейчас нож приобрёл хорошие кожаные ножны и покоится в ящике моего письменного стола. Иногда я достаю это древнее оружие, трогаю звенящую от прикосновения сталь клинка, держу в ладони покрытую насечками рукоять. Нож дремлет, но в нём явственно ощущается скрытая сила, способная пробудиться в нужное время в руках нового хозяина.

Дядя Петро тоже воевал, но никогда не распространялся по этому поводу. Скорее всего, это был штрафбат. Вернувшись, домой, он стал работать водителем грузовика на заводе. Внешне Петро сильно напоминал кулака, каким его изображали в фильмах и книгах того времени: кустистая борода, угрюмый взгляд, картуз на голове, который он не снимал ни летом, ни зимой. Пахло от него бензином и махоркой, самокрутку с которой он никогда не выпускал из заскорузлых пальцев. Был он среднего роста, чуть кривоног и скуп до невозможности. Хозяйство имел богатое, жену и детей содержал в строгости. Государственную власть, как разновидность насилия, дядя не любил. Видимо, на то были свои причины. Выпив, дядья поговаривали, что с войны он принёс немецкий автомат, вальтер и гранаты, которые прятал где-то в тайнике. В гости Петро ходил неохотно и к себе приглашал только в случае крайней надобности.

Дядя Николай не воевал. В молодости в драке ему сильно повредили левый глаз, и он им почти не видел. Служил он завхозом при крупной торговой организации. По этой причине его семья никогда не бедствовала. По этой же причине и вследствие широты натуры, которая любила погулять и выпить, Николай попал в тюрьму на небольшой срок. В камере местные урки попытались сделать из него шестёрку. Для него это закончилось карцером, а для наехавших зэков больничной койкой. Как и все мужчины в этой семье, Николай крепко умел постоять за себя. Оставшееся время отсидки он был в авторитете и занимался тем же, что и на воле, то есть выдавал и учитывал материальные ценности.

Тётка Ольга была старше и безропотнее всех. Она и внешне, и внутренне была точной копией своей матери. Жила тётка с мужем, сыном и невесткой неподалеку от города, в совхозе. Убогий быт, огромное бестолковое хозяйство, угрюмый, всегда обросший щетиной муж, вернувшийся с фронта без ноги, быстро состарили её. С раннего утра до позднее ночи, в любую пору года она работала, работала, работала. По причине бедности тётка Ольга не любила навещать родственников, но гостям всегда была рада и угощала всем, что хранилось в её необъятном погребе.

Младшая из сестёр Мария – наша мама – небольшим ростом и неброской красотой пошла в свою мать, но характером ни в чём не уступала братьям. Она умело содержала дом, дети и муж безусловно признавали её верховенство. Из всей семьи я один лишь держался особняком и никогда не попадал под горячую руку матери. По негласной договорённости мы оба старательно обходили острые углы.

Разноликую эту семью объединял их отец, то есть дед Егор для меня. Его день рождения для всех выращенных им детей был куда как важнее любого праздника. Без напоминаний все к двенадцати часам съезжались в отцовский дом. Каждый нёс с собой продукты к столу, напитки, лакомства и незамысловатый подарок отцу с матерью. Разные по характеру, как правило, ершистые и неуживчивые сыновья, под стать им моя мама, в отличие от них тихая тётка Ольга, все они как бы выравнивались в присутствии немногословного и неулыбчивого отца. И, следует сказать, дед стоил того.