Дверь в Зазеркалье. Книга 1 - Страница 17


К оглавлению

17

– Как это, почему, План-то я придумал, значит, мне и выбирать, что тут неясного?

На это возразить я толком ничего не мог, а признаться, что Вика мне нравилась больше, чем Люда, было как-то неловко. Нехотя я согласился с предложенным вариантом разделения объектов предстоящей любви, интуитивно чувствуя, что проблемы только начинаются и эта, скорее всего, не самая главная.

– Ну, хорошо, а как мы все Это будем делать, – продолжал выпытывать я подробности Плана.

У Мишки на все был заранее заготовленный ответ, видно не одну неделю он потратил на оттачивание наших действий:

– Из книжек я выяснил, что они не должны знать, кто их любит…

– Опять не понял, а как же потом, когда любить-то будем?

– Ты еще пацан в этом деле, – снисходительно произнес Мишка, – никто сразу в любви не признается. Женщину нужно, как это, – не сразу припомнил он нужное слово, – заинтриговать.

Я не стал выпытывать подробности этимологии слова «заинтриговать», звучало достаточно солидно, и еще больше зауважал Мишку.

– Ну, и как же это делается?

– Очень просто: нужно им по утрам дарить цветы.

Я застыл, представив себе это позорище: раннее утро, весь класс в сборе, и мы, как два идиота, стоим с букетиками цветов в руках возле парт своих избранниц.

– Ты знаешь, Мишок, я, наверное, не буду пока влюбляться. А ты давай, вперед, я никому ни слова, могила.

– Да, погоди ты, не спеши. Цветы мы будем класть им в парты рано утром, до уроков, когда в школе еще никого нет. А потом и вида подавать не нужно, будто это мы. Нужно только во время уроков смотреть на них, ну, каждый на свою, пристально.

– А это еще зачем? – возмутился, представив себя, пялящегося на Люду, сидящую чуть сзади меня в соседнем ряду. Вика, кстати сказать, располагалась под более удобным углом зрения, и Мишка мог глазеть на нее сколько угодно, не привлекая к себе особого внимания.

– Чудак, женщины любят, когда на них смотрят влюбленно.

– То есть, как это, влюбленно? Можешь показать?

Мишка изобразил, после чего я однозначно решил для себя, что никогда делать этого не буду, даже под угрозой разрыва отношений со своей будущей возлюбленной.

– Ну, хорошо, что еще нужно делать?

– Цветы будем класть дней пять, а потом, когда они поймут, что их кто-то сильно любит, нужно писать письма, и незаметно подкладывать им в портфели.

– А о чем писать ты представляешь?

– Это не проблема, я нашел в книжках образцы, нужно будет только имена поменять и все дела, понял?

– Понять-то я понял, но при условии: ты мне их дашь прочитать перед тем, как будем подсовывать. И еще, письма нужно будет подписывать?

– Конечно, это же не донос какой-то. Но подписывать нужно псевдонимом.

– Расскажи подробнее, что это за псевдоним?

– Ну, это что-то вроде клички, чтоб непонятно было, кто пишет. Так всегда делают в книжках.

– Ты дай мне почитать эти книги, а то, похоже, мы с тобой разную литературу читаем, хорошо?

– Договорились, можем хоть сейчас зайти. Кстати, псевдонимы нам я уже подобрал.

– Так скажи их, не бойся.

– А чё это я должен бояться? Пожалуйста, я буду Седой Капитан, а ты Белый Пингвин…

Я остановился, до глубины души возмущенный таким распределением ролей:

– Ты сейчас по тыкве хочешь или потом?

Мишка, с которым мы дружили едва ли не с пеленок и который в нашей паре всегда был ведомым, предусмотрительно отошел в сторону.

– Чё тебе не нравится? Я их тоже из книги взял, называется «Шхуна «Колумб». Классная, кстати, книжка, хочешь, дам почитать?

– Давай по честному, девочку ты себе первым выбирал? Первым, а псевдоним твой дурацкий буду первым выбирать я, понял?

– Да, понял, понял, чё ты, чуть что, так сразу и в тыкву! Хорошо, договорились, ты будешь Седой Капитан.

– А можно так, чтобы не Седой Капитан, а как-то иначе?

– Тебе опять не нравится? – обиделся вдруг Мишка, – ну, придумай сам что-нибудь.

Я стал напряженно думать, но все мысли почему-то вертелись вокруг Седого Капитана.

– Ладно, – нехотя согласился я, – пусть так и будет пока, может позже что-нибудь придумаю. Цветы завтра нести будем?

– А чё тянуть-то, завтра и начнем.

Мы уже хотели расстаться, когда мне в голову пришла очередная мысль в отношении предстоящей любви:

– Миха, ну, я понял: цветы, письма, а потом что?

– Как что? Потом нужно будет ее страстно поцеловать.

Я не стал Мишку заставлять показывать, как это «страстно», предполагая результат, но после этих словах почувствовал непонятный холодок в низу живота и суету в мыслях.

– Мишка, а если она, как бы это сказать, не захочет?

– После такой подготовки женщина не может устоять, – проговорил он явно заученную фразу, – запомни это, сынок.

– Ладно, папа, вали по хорошему и не опоздай завтра, один я ничего делать не буду.

Дома я заметил в полулитровой банке букет фиалок, которые отец принес из лесу, возвращаясь с рыбалки. Про себя решил, что если я возьму половину, то мать вряд ли это заметит. Спалось плохо, в комнате было жарко, снилась какая-то чертовщина.

Проснувшись значительно раньше обычного, я незаметно отделил от букета часть потерявших первоначальную свежесть цветов, завернул их в газету и сунул в портфель. В школу мы с Мишкой так рано еще никогда не приходили, чем вызвали крайнее удивление бабы Маши, убиравшей классы.

– А чё это вы ни свет, ни заря, безобразничать будете? Знаю я вас, бездельников, все расскажу Клавдии Ивановне, вот посмотрите.

17